Любовь Божья

Еckb у вас есть сын, готов поспорить, что он прирож­денный боец. Он обожает состязаться, и ничто не радует его так, как победа. Даже если ему не хватает силенок по­бедить весь мир, он, вероятно, попытается хотя бы «на­скочить» на него. Как только вы поймете этот аспект его мужского характера, многое в его поведении станет вам гораздо яснее.
Одну из самых любимых моих маленьких историй рас­сказал однажды Билл Долан: «Помню, как-то вечером за Ужином Том не захотел пить молоко, а я из-за этого по­тел на принцип. Я сказал: „Ты не выйдешь из-за стола, пока не выпьешь молоко". А он: „Не буду я пить молоко". А я тогда сказал: „Это даже не вопрос. Ты выпьешь моло­до, прежде чем встанешь из-за стола". Мы с ним зашли в Настоящий тупик по-ирландски. Наконец мне пришло в голову, что я ведь кое-что знаю об этом парне. Тогда я просто взял еще один стакан, налил в него молоко и гово­рю: „Спорим, я тебя обгоню". Он отвечает: „Ладно, да­вай". А когда мы допили молоко, он поставил стакан и го­ворит: „Давай теперь до двух побед из трех раз"».
Этот соревновательный порыв очевиден в «мальчиш­ках» любого возраста. Я уже несколько раз упоминал своего тестя, Джо Кубишту. Ему сейчас восемьдесят де­вять лет, но он все еще любит почувствовать вкус победы. Он играет в гольф четыре-пять раз в неделю и ведет счет побед и поражений в игре со своими более молодыми со­перниками. Он особенно силен в карточной игре под на­званием «червы», в которую выучился играть во время службы на военно-морском флоте в перерывах между вахтами. Когда мы с Ширли поженились, тесть научил меня этой игре, и мы играли в нее при каждой нашей встрече, однако Джо никогда не раскрывал секрета своих побед. Три года прошло, пока я додумался, каким обра­зом он меня обыгрывает. Джо просто рассмеялся и ска­зал: «Давай еще сыграем». Но теперь и у меня был свой маленький секрет. Когда Джо приходила хорошая карта, и он потихоньку старался «разыграть ее», у него красне­ла шея. Я просто смотрел на полоску кожи чуть ниже его ушей и легко угадывал, как он собирается походить. Ну, вы понимаете, ведь не только Джо любит выигрывать.
Невозможно понять, почему мужчины делают некото­рые вещи, если не учитывать эту их страсть к соперниче­ству. Чем же еще нам объяснить кровавые войны, кото­рые то и дело разражались на протяжении многих веков? Огромные армии под предводительством кого-нибудь вроде Александра Македонского, Юлия Цезаря, Наполе­она Бонапарта, а то и Адольфа Гитлера шли в бой, чтобы сражаться и умирать на чужой земле, — не ради защиты отечества или решения какой-то конкретной проблемы, а просто ради завоевания и покорения слабых народов. За­чем они это делали? Мотивы великих полководцев бо- дее-менее понятны: они возвращались домой с военными трофеями. Ну а простые солдаты? Они претерпевали уясасные лишения, им почти не платили и плохо корми- дй, их косили всевозможные болезни, они постоянно под­вергались риску быть раненными или убитыми. В награ­ду за все это большинство из них не получало практичес­ки ничего, кроме мизерной доли добычи и славы победи­телей. Как ни удивительно, но этого им вполне хватало. В 1862 году, после того как генерал Джэксон, по прозвищу «Каменная стена», едва не утопил войска северян в реке раппаханнок, генерал конфедератов Роберт Ли сказал: «Хорошо, что война так ужасна; иначе мы бы слишком ее полюбили».
Типично мужское стремление к победе не только поро­ждало многочисленные войны, но иногда побуждало лю­дей совершать героические и опасные подвиги, служив­шие на благо человечества. Это благодаря ему в пятнад­цатом и шестнадцатом столетии был обнаружен и иссле­дован Новый Свет и состоялись все смелые экспедиции эпохи великих географических открытий. Более совре­менный пример можно найти в замечательной книге под названием «Стойкость», написанной Альфредом Лан­сингом. В ней приведена хроника экспедиции, направив­шейся в 1914 году к Южному полюсу. Судно, на котором плыли путешественники и которое тоже называлось «Стойкость», в конце концов оказалось затерто льдами, получило течь и ушло под воду. Высадившиеся на плаву­чую льдину моряки молча следили, как рвется единст­венная ниточка, связывавшая их с родным домом. В Книге описывается подлинная история их отчаянной борьбы за возвращение домой, в Англию. Такую книгу обязательно нужно прочесть (я писал предисловие к од­ному из изданий).
Готовясь к этой экспедиции, капитан Эрнест Шеклтон поместил в местной газете объявление о найме. Оно гла­сило: «Требуются мужчины для рискованного дела. Пла­та невысокая. Ужасный холод. Долгие месяцы в абсо­лютном мраке, в постоянной опасности. Благополучное возвращение сомнительно. Слава и почет в случае успе­ха». Отклик оно вызвало феноменальный. По объявле­нию пришли пять тысяч человек, из которых были ото­браны двадцать семь счастливчиков. На борт даже ухит­рился пробраться один «заяц». И снова нам приходится задавать вопрос: почему так много мужчин захотели ри­скнуть всем, даже самой жизнью, чтобы принять участие в этом опаснейшем приключении? Мне кажется, мы уже знаем ответ.
Ваш сын, надо полагать, тоже обладает некой искрой этого духа борьбы и приключений. Если вы, как родите­ли, оцените эту его сущность и откликнитесь на нее, у вас с ним улучшится взаимопонимание. Для начала вам сто­ило бы научить его не только умению побеждать, но и умению достойно проигрывать. Хороший способ для это­го — регулярно следить за его успехами в организован­ном спорте, используя каждое его выступление как мате­риал для очередного урока. Тренеры и родители должны служить примерами спортивного поведения, самообла­дания и чувства товарищества. Они должны не только проявлять эти качества сами, но и воспитывать их в сво­их детях. Добившимся спортивных успехов детям нельзя позволять дразнить тех, кто слабее и менее ловок. Безжа­лостность к слабым не должна иметь доступа в спорт юных, хотя нередко она туда проникает. И наконец, взро­слые должны всячески противостоять самой идее «победы любой ценой», которая приобрела такое распростра­нение в мире детского организованного спорта. Просто стыдно, как некоторые родители и тренеры ведут себя, не стесняясь присутствием впечатлительных и восприим­чивых мальчишек и девчонок. Можно подумать, они проигрывают не меньше чем чемпионат страны.
Недавно в статье на первой полосе «Нью-Йорк Таймс» описывалось безобразное поведение родителей на фут­больных, баскетбольных и бейсбольных матчах, где их сыновья и дочери проигрывали. Спортивные судьи, отме­чал журналист, в рекордных количествах начали ухо­дить в отставку из-за того, что постоянно сталкиваются с грубыми выходками болельщиков. Мамы и папы вопят, свистят, плюются и лезут в драку, когда решение судей не в пользу их детей. Их поведению даже было дано на­звание: неистовство на боковой линии. Один рефери, не­давно повесивший на гвоздь свой свисток, сказал, что ему до смерти надоели выкрики зрителей: «Уберите эту тушу с поля», «да ты ослеп», «за сколько ты продался?» и «ты моего ребенка обидел!» Около 15 процентов матчей в юно­шеском спорте не обходятся без подобных грубостей со стороны родителей и тренеров — по сравнению всего лишь с 5 процентами пять лет назад. Это позорные пере­мены.
Ваш родительский пример влияет на будущее поведе­ние вашего сына. Если он видит, что вы и сами несдер­жанны, словно испорченный ребенок, костерите арбитра или рефери, издеваетесь над игроками соперника, выхо­дите из себя, когда дела идут плохо, он будет вести себя не лучше. Вам надлежит вспомнить, чего вы, собственно го­воря, хотите для своего ребенка в спорте. В этом возрасте победа сама по себе мало что дает; важнее научить вашего сына справляться со своим возмущением, разочарована- ем и обидой. Это не значит, что вы должны преуменьшать или игнорировать его чувства в такие трудные минуты. Фактически никогда нельзя недооценивать, как плохо может быть вашему сыну, когда у него не получается что-то важное для него. Суть не просто в том, что он про­играл, но что он корит сам себя за поражение. Эта боль пронзает до глубины души. Дайте сыну выговориться, рассказать о своих переживаниях, и помогите ему осоз­нать, что вся его жизнь так и будет состоять из череды по­бед и поражений. Отец должен рассказать о случаях, ког­да у него все получалось, и о других днях, когда его ждал провал. Тем самым он подает пример, как следует вести себя при обоих возможных исходах. Редьярд Киплинг в своем известном стихотворении «Если...» говорит об уда­чах и несчастьях, «которым в сущности цена одна» (пере­вод С. Маршака. — Примеч. пер.). И это мудро. Успехи не столь прекрасны, как выглядят, да и неудачи не так ужа­сны, как может показаться поначалу.
То, как вы, родители, реагируете на неудачи своих де­тей, способно улучшить или ухудшить положение. Мой друг Дик Корталс рассказывает случай из своей практи­ки служащего собачьей выставки, где однажды был про­демонстрирован правильный подход. На выступлениях собаки, получив от хозяев команду «стоять!», должны за­стыть, словно статуи, на восемь минут, причем их вла­дельцы уходят с ринга. Судьи оценивают, насколько хо­рошо собаки держат позу в отсутствие хозяев. Так вот, минуты через четыре после начала Дик заметил, что одна собака в конце ряда, великолепная немецкая овчарка по кличке Джек, никак не может удержаться в стойке и по­степенно оседает на землю. Ко времени, когда вернулся хозяин, бедный Джек окончательно распластался на жи­воте, положив морду на лапы. Сразу же заметив разоча­рование в глазах хозяина, Джек не вставая, подполз к не­му. Все ждали, что хозяин отругает пса за такое плохое выступление. Однако тот лишь наклонился, обхватил ру­ками голову Джека и с улыбкой сказал: «Ну, ничего, Джек. В следующий раз у нас получится». Это был очень трогательный момент.
И здесь содержится урок для каждого отца, относя­щийся не только к спорту, но и ко всему прочему. Дети будут иногда нас разочаровывать. Это неизбежное прило­жение к процессу их взросления. И в таких случаях, к со­жалению, зачастую нашим первым побуждением будет их облаять: «Зачем же ты это сделал?!» или «Как можно быть таким тупым?!» Но если нам хватит мудрости, мы вспомним, что это всего лишь неопытные маленькие че­ловечки, какими мы когда-то были и сами. У нас бывают поводы сказать с любовью и сочувствием: «Ничего, сы­нок; в следующий раз у тебя получится».
Вот еще одна моя рекомендация, которая обязательно вызовет разногласия: я считаю большой ошибкой пред­лагать мальчишкам играть в командных играх против девочек. Социолог Джордж Джилдер объясняет, почему это так. Он убежден, что совместные занятия спортом лишь расстраивают и обескураживают мальчиков, кото­рые послабее, и ничего не дают девочкам. Этот взгляд на­ходится в противоречии с практикой, принятой во мно­гих американских школах, где предпочитают совместное Физическое воспитание. Джилдер говорит: «[Это] такой идиотизм, который поразил бы любого антрополога, вы­шедшего из диких джунглей, чтобы исследовать особен­ности культуры и поведения американцев». Целиком и Полностью с ним согласен.
Спешу добавить, что девочкам возможность занимать­ся спортом нужна ничуть не меньше, чем мальчикам, что недавние усилия, предпринятые в Соединенных Штатах для того, чтобы распахнуть двери в спорт перед девочками и женщинами, были достаточно продуманны­ми. Раздел IX федерального бюджета, требующий равно­го распределения средств на нужды каждого из полов, яв­ляется удачным и полезным почином. Но в то же самое время мужчины по ходу дела потеряли нечто ценное: на протяжении столетий спорт был мальчишечьим царст­вом. В гимнастических залах и на спортивных аренах они находили отдушину для разрядки своей страсти к со­перничеству, а также источник для своего мужского са­моопределения и личной гордости. Разумеется, такие перспективы для них ни в коем случае не закрылись, од­нако этот мир претерпел вторжение и в каком-то смысле уже никогда не будет прежним. В самом деле, сильный и слабый пол словно сговорились потягаться, кто кого.
В 1999 году, после того как американские женщины выиграли Кубок мира по футболу, журнал «Ньюсуик» от 19 июля вышел с огромной «шапкой» на обложке номе­ра, провозглашающей, что «Женщины правят». Ее допо­лняла фотография мускулистой Брэнди Частин в момент победы над сборной Китая, когда футболистка вдруг сор­вала с себя футболку, рухнула, сжимая кулаки, на коле­ни и издала победный клич. В соответствующей статье внутри журнала заголовок пояснялся так: «С пригород­ных футбольных полей повсюду несется новый боевой клич — женщины правят». В ней также описывалась ре­кламная кампания, обыгрывающая тему «Я лучше», ко­торая подразумевала вызов на состязание еще от одной футболистки победившей команды, Майи Хэмм, в адрес звезды НБА Майкла Джордана. Две суперзвезды со­йдись в серии поединков в различных видах спорта — от тенниса до боевых единоборств, и Майя ни пяди не усту­пала Майклу. Рик Бертон, профессор Орегонского уни- верситета, высказался об этом так: «Вы видите, что ря­дом с величайшим кумиром американского спорта появ­ляется эта женщина, утверждающая: „Я сильнее"».
В свое время я радовался победе США в этом футболь­ном матче — нет, в самом деле, мы с женой действительно смотрели его по телевизору и болели всей душой. Майя и ее соратницы по команде вполне заслужили все похвалы, которых удостоились за свои достижения. У меня, одна­ко, остался какой-то неприятный осадок в связи с тем, как освещался этот матч. Противопоставление мужчин и женщин выглядит большой ошибкой. Объявляя, что «женщины правят», мы провоцируем вопрос, а над кем они, собственно, правят. Над мужчинами? Подразумева­ется, что мужчины «низложены», что бы это ни означа­ло. Наша политически корректная культура на сотни ла­дов твердит юношам, что они неполноценны.
Как я изменил бы данную ситуацию, если бы имел та­кую возможность? Не знаю. В связи с этим я испытываю внутренний конфликт. Я — отец дочери, которая прини­мает участие в легкоатлетических и других спортивных соревнованиях, и я признаю ценность такого рода дея­тельности для девушек и женщин. Лет десять-двадцать назад организованный спорт не был для них доступен, и это было весьма прискорбно. Я просто хочу, чтобы боль­ше было такого, что могут делать парни, выявляя свою Мужественность. Одна за другой исчезали точки прило­жения сил, зарезервированные исключительно за муж- Чинами, — не осталось уже почти ничего, что определяло бы мужественность как таковую. Сегодня даже война пе­рестала быть специфически мужским занятием. Стодь многие аспекты нашей культуры стали унифицирован бесполыми! Не приходится удивляться, если мальчика так смутно себе представляют, что значит быть мужчи­ной.
С вашего позволения, я закончу главу автобиографи­ческим рассказом Реймонда Ловетта, напечатанным не­сколько лет назад в журнале «Эсквайр». Я храню его в своем архиве, потому что он помогает понять, почему спорт и соперничество так важны для мальчишек. Наде­юсь, у вас найдется время прочитать его.

Отсев

«Не отбивай в мою сторону. Пожалуйста, не отбивай в мою сторону», — беззвучно возопил я. Мой желудок услышал мой страх и болезненно сжался. Я надеялся на чудо, на то, что моя мольба каким-то таинствен­ным образом повлияет на бэтсмена. «Спорю, что он отобьет влево — не надо, ой, не надо», — шептал я в свою ненадежную, одолженную на время перчатку. Я надеялся дожить до конца иннинга, так и не получив мяча.
Принятый в команду последним, я снова должен был играть «на правом ауте», в дальней правой части поля. Сегодня я вытерпел унижение получить назна­чение туда, несмотря даже на то, что в команде нас было всего семеро. Оставить в центре пустое место посчитали более безопасным, чем доверить играть на центральном ауте мне. Такая низкая оценка моих до­стоинств была скорее констатацией факта, чем злым умыслом, что лишь усиливало мой страх.
«Не отбивай мяч сюда, Бобби. Отбей в другую сто­рону» , — так и рвался я сказать мускулистому Бобби Бодману, единственному игроку на поле, способному отбивать как слева, так и справа, пока он раздумы­вал, что же выбрать. Он выбрал левостороннюю стой­ку. Когда он бил с левой руки, он обычно посылал очень высокий мяч в правый аут. Следующие не­сколько мгновений я содрогался от ужаса. Долго ждать мне не пришлось.
Бобби принял первую подачу. Я увидел, как мяч отскочил от биты, и следил за ним. Высокий мяч. Я услышал крики.
- Это тянет на полную пробежку, ты его конкрет­но зафигачил.
- Давай, Раймо.
- Раймо, прикрывай голову.
- Чуть назад, чуть вперед, чуть левей, чуть пра­вей, — издевался кто-то.
Мяч уже снижается. Я возьму его. Прижимая свою неверную перчатку к груди, я кулаком свобод­ной руки расправил ловушку и выжидал, пока мяч долетит до меня. Сейчас он падает позади меня. На­зад, назад, назад. Я двигался вместе с ним. Встал. Приготовился ловить. В последнюю секунду траекто­рия мяча снова начала уходить от точки встречи. Прогнувшись назад, я достал его перчаткой. Мяч под­скочил и плюхнулся точно в ловушку, когда я ку­выркнулся назад, прижимая перчатку к груди. Я вскочил на ноги.
- Я его поймал! Я взял его!
- Бросай его! Бросай! Сильнее!
Бодман уже почти добежал до третьей базы. Сде­лав разбег, я со всей силы метнул мяч полевому игро­ку лучшим способом, каким я только умел кидать бейсбольный мяч, — броском снизу. С большим недо­летом до первого бейсмена мяч шлепнулся на землю и, немного прокатившись, замер. Пока первый бейс- мен бежал к нему, Бодман пересек черту основной ба­зы. Полная пробежка! Смех был громким, а коммен­тарии еще громче.
- Ты это видел, да?
- Ну и бросочек.
- Но какая у него рука, какая рука...
- Эй, Рамона, брось и мне разочек, — крикнул кто-то издевательски пискляво.
- Я... взял... его.
Взрывы смеха за каждым следующим словом бы­ли все оглушительнее; от растерянности я умолк.
- Да уж взял, это точно, — крикнул первый бейс- мен.
Я взял его. Мои язвительные критики и я сам на­столько привыкли к моим промахам, что словно бы сговорились не признавать мою удачу. Они знали мою игровую биографию на правом ауте. Я был слиш­ком уязвлен, чтобы защищаться.
- С таким броском ему только в «подковки» иг­рать.
- Подкати мне мячик еще раз, Рамона.
Чем больнее мне было, тем сильнее я старался. Чем сильнее я старался, тем хуже играл. Я прокли­нал своих сестер. Они научили меня бросать мяч так, как бросали сами, — с нижнего замаха. Я уже не мог переучиться. Чем сильнее я старался, тем больше девчоночьего появлялось в моих движениях. Любая попытка бросить с верхнего замаха вызывала еще больше смеха. Я бросал всем корпусом и кистью ру­ки, а локоть словно приклеивался к моему боку. Это выглядело уж совсем не по-мужски. Мне оставался лишь выбор между этими тщетными попытками и броском снизу. Я предпочел нижний замах и держал­ся за него все это долгое, мучительное лето.
Когда надо мною смеялись, мне хотелось отом­стить. Иногда мне хотелось всех их убить. Я мечтал, как буду мучать и пытать каждого из них, пока он не запросит пощады. Но злость моя была обманчивой. Из-за взрывов общего смеха на меня накатывало та­кое бессилие, что всякая жажда мести угасала. Я чув­ствовал себя слишком опустошенным даже для един­ственного удара кулаком.
Я сконцентрировал всю свою злость в одном мсти­тельном стремлении. Я им покажу. На следующее ле­то вся местная команда будет держаться на мне, я ста­ну новой звездой «Бойцов Саузенда».
По окончании сезона я купил себе розовый мячик за тридцать девять центов. Пока падали листья и кру­жился снег, я бросал свой розовый мячик вверх, ло­вил его и снова бросал. Подстегиваемый мучительной тоской презренного игрока правого аута, я трениро­вался.
Здесь, у стен родного дома, я обнаружил, какой у меня на самом деле бросок. Суть была в том, чтобы от­водить руку назад в замахе. Если я отводил руку на­зад, я мог бросить дальше. Я научился бросать мяч круговым движением руки. Я синхронизировал дви­жение руки и всего тела. Я тренировался каждый день. И у меня получилось. Я добился своего. Я нау­чился бросать с верхнего замаха.
Меня восхищало мое новое умение. Я блистал в од­ной воображаемой игре за другой, потом стал звездой бейсбола. Не выходя из дому, я брал самые трудные мячи на каждом из полей Высшей лиги, спасал ко­манду в безнадежных ситуациях, выбивая мячом са­мых быстро бегущих игроков противника, которые теперь по себе знали, какой у меня бросок. Базой был простенок меж двух окон нашего дома с высокой кры­шей. Это место даже покрылось грязью от снега: столько раз я метко выбивал мячом игроков против­ника, надеющихся добежать до базы.
В дополнение к моим новым умениям бросать и ло­вить мяч я обзавелся собственной перчаткой. Будучи в гостях у дяди, я подобрал ее во дворе. Когда-то свет­ло-коричневая, она почти начисто лишилась набив­ной подкладки на пальцах, и еще меньше того остава­лось на ловушке; не было у нее и перепонки между большим и указательным пальцем. По правде, она больше смахивала на рукавицу лыжника, чем на бейсбольную перчатку. Но показалась мне подходя­щей. Когда я попросил отца поговорить с дядей, что­бы тот отдал перчатку мне, отец отказался. Я сказал, что заплачу за нее. Он опять отказался.
— Получишь перчатку, когда научишься играть.
В приступе храбрости, порожденной отчаянием, я пошел к дяде и попросил его. Он отдал перчатку.
По пути домой я купил льняного масла. Промасли­вая мою перчатку, я снова пришел в восторг: теперь меня ничто не остановит. Схватив свой розовый мя­чик, я отправился на воображаемое поле Фенвея. Ма­сло просачивалось сквозь ветхую кожу, липнущую к моей ладони. Розовый мячик бил по руке очень боль­но. Я подавил страх, что с жестким мячом боль может оказаться еще сильнее. Никакая боль не могла поме­шать моей победе. Я освоил бросок с верхнего замаха, отлично ловлю мяч, у меня верная рука, а теперь еще есть и собственная бейсбольная перчатка. Стоя под свесом крыши с розовым мячиком в промасленной перчатке, я уже видел себя в звездной роли среди «Бойцов Саузенда».
В своих мечтах я пережил каждый миг моего пер­вого выхода на поле. Я куплю себе бейсбольную кеп­ку. Приеду на велосипеде, с перчаткой на руле. Я не опоздаю. Вот я разминаюсь перед игрой. Я выиграю забеги. Я не сделаю ни одной ошибки на поле, буду ловить все мячи, которые полетят в мою сторону, и покажу, какая у меня рука, — сильными и точными бросками. У меня появятся друзья среди других игро­ков. Никто не будет надо мной смеяться. Меня не по­шлют играть на правом ауте.
Мое воображение не упускало ни одной детали. Я видел синее небо, видел, как и где я стою, как свирепо отбиваю нижние мячи, как быстро бегу к базам. Я ощущал атмосферу дружбы в нашей команде, атмо­сферу шуток и восхищения искусством и смелостью друг друга. Я видел себя в форме: восьмой номер, тре­тий у биты. В какой-то момент я даже видел счет на­шей первой игры; я сделал три очка за четыре (дваж­ды две базы и один раз одну), четыре индивидуаль­ных очка. Я знал, как буду одет в этот день, знал, что съем на завтрак. Я вдыхал на поле глотки весеннего ветерка, предвидел, что земля в центре будет слегка влажной, а главное — что я буду счастлив, так счаст­лив.
Я принялся следить за доской объявлений с перво­го марта. Мои одноклассники — Мак и Генри начали говорить о первой тренировке и команде с середины марта, но не со мной. Я задавал вопросы. Они не отве­чали. Или давали ответ как бы друг другу. Они игно­рировали меня, возрождая мои чувства игрока на правом ауте.
В понедельник четвертого апреля я после школы увидел, что Мак и Генри садятся на велосипеды с бейсбольными перчатками на руле.
— Куда вы едете? — прокричал я вслед. Они не ус­лышали. Меня пронзил страх: «Уже сегодня?»
Я бросился в школу, взлетая по лестнице через две, потом через три ступеньки, и подбежал к доске объяв­лений. Глядя на море разномастных листочков, я увидел его. Написанное карандашом на маленькой оранжевой карточке и прикрепленное кнопкой в са­мой середине доски, объявление гласило:
Набор в команду Бойцы Саузенда 14 лет и моложе Понедельник 3:30 - Южный парк Б.Каммингс, тренер
«Как я мог его пропустить?» — запаниковал я. — «Бегом! бегом!» Два километра до своего дома я про­бежал со всей скоростью, на которую был способен, только раз остановившись по пути, чтобы перевести дыхание. Я нигде не мог найти свою перчатку. Уже придя в отчаяние, я вспомнил, куда кладу ее каждый вечер — себе под подушку. Великий Джо Димаджо, по-моему, именно он, спал с перчаткой под подуш­кой, когда еще был мальчиком. Кто спит со своей пер­чаткой под подушкой, сильнее хочет играть и стано­вится лучшим игроком. Схватив перчатку, я на при­личной скорости направился на поле.
Я полностью выбился из сил, но опоздал всего лишь на несколько минут. Я вбежал через правые во­рота и, едва приблизившись к правому ауту, перешел на трусцу. На траверзе основной и первой базы я прос­то одеревенел, а все мои надежды в одночасье рухну­ли. Я посмотрел в сторону основной базы и увидел тренера. Мак, Генри и остальные разминались.
Я ощутил себя одиноким, испуганным, несчаст­ным. Моя биография на правом ауте давила на меня. Набежавшая волна сомнений утопила мои надежды и поумерила мой пыл. Пустынное одиночество вечно­го — в любой дворовой команде — игрока на правом ауте так просто с себя не стряхнешь. Стоя там, я пы­тался забыть обо всем. Но не смог. Страх поражений прошлого лета боролся с надеждами моих зимних тренировок.
Я сильно потряс головой и побежал, пытаясь убить в своем воображении игрока на правом ауте. «Это же новый сезон!» — прикрикнул я на свою игровую био­графию.
«Нужно ли мне поприветствовать тренера? Нет. Пока он не взглянет прямо на меня». Я скинул с себя куртку, положил ее на скамью и направился к левому ауту.
- Эй, пацан, а ты куда?, — спросил меня тренер.
- Вон туда. На левый аут. Тренироваться.
- Ты пришел для отбора в команду?
-Да.
- На какой позиции ты обычно играешь?
- Я-то? Я играю вот тут. Там. Ну, в основном, на ауте.
Он посмотрел на меня и ничего не сказал. Его взгляд заставлял говорить дальше.
- Вон там, — я показал в сторону правого аута.— Я игрок на правом ауте.
- адно, — сказал он.
- Один взгляд тренера — и я снова оказался на пра­вом ауте.
Тренер отбил мяч игрокам аута, очень высоко и да­леко, это был самый высокий и дальний мяч, какой я только видел. Я никогда еще не ловил такой высокий мяч. Смог бы я взять такой? Я следил за другими кан­дидатами, каждому из которых тренер отбивал по шесть-семь мячей. И каждый ловил их с легкостью. Один паренек упал, но все остальные принимали ка­ждый мяч и бросали его в соседа, показывая, какой у них бросок. Я был следующим.
Стоя в ожидании момента, когда тренер отобьет мне первый мяч, я хотел только снова оказаться под свесами родной крыши. Мяч был высокий. «Такой высокий и такой ближний», — подумал я. Я побежал вперед и еще вперед, и еще, быстрее, теперь на полной скорости. Нырнул. И взял его.
— Хорошая скорость. Прекрасный прием мя­ча, — сказал тренер.
Я промахнулся по следующим двум мячам и выро­нил третий, перечеркнув свой первый удачный ре­зультат. Хотя я бросал со всей силы, мячик летел не­далеко. Он не был розовым.
На тренировке с битой я пропустил первые три по­дачи, отбил один мяч слишком низко, сделал две лег­ких для противника «свечки» и зафолил около дюжи­ны мячей. Все шло совсем не так, как я планировал.
Ожидая на левом ауте конца тренировки с битой, я пытался вклиниться в оживленный разговор о распи­сании игр, времени тренировок, о том, кто будет пит- черами на первой игре и о позициях игроков. Когда Генри сказал мне, что двух кандидатов отсеют, страх оглушил меня. Мой энтузиазм сразу засох, как и моя глотка. Я начал высматривать двух игроков, которые бы были еще хуже, чем я. Не найдя явных слабаков, я стал преувеличить их мелкие недочеты. Я беззвучно подсказывал тренеру:
«Взгляни на этого, он поздновато замахнулся. У того парня лишний вес. Он не может отбивать нижние подачи. По-моему, он слишком вялый».
К концу тренировки я понял, что тщетно пытаюсь уклониться от взгляда тренера. Кажется, он постоян­но смотрел на меня. Вскоре я был кивком головы по­дозван для разговора. Тренер, этот сорокапятилетний гигант, настоящий игрок «Мировойсерии», легонько положил на мое плечо свою волосатую лапу. Я страст­но мечтал очутиться в любом другом месте. С види­мым усилием закаленного в боях человека, стараю­щегося говорить мягко, тренер объяснил мне, что мо­жет взять в команду только пятнадцать человек. «Те­бя среди них нет».
Он смотрел на меня, а я на него. Он начал говорить что-то еще. Я перебил его, сказав самую большую ложь за все свои двенадцать лет, за всю свою жизнь. Собрав жалкие остатки холодного мужества в моей надломленной душе, я произнес: «Понимаю. Все в по­рядке». Слезы распирали мои глаза изнутри.
«Не плачь. Только не плачь».
Я скрыл свое всепоглощающее желание прова­литься сквозь землю под показной небрежностью. Я прошелся к другому краю основной базы, подобрал свою перчатку и, всеми силами сохраняя выдержку, направился к питьевому фонтанчику. Я ощущал на себе пристальный взгляд всего мира. У фонтанчика я обернулся. Никто на меня не смотрел. Я прошел за трибуны и пролез под забором. Я бросился бежать, продираясь сквозь заросли на тропинку, ведущую к моему дому. Я бежал быстро, очень быстро, еще быст­рее. Мыслей у меня не оставалось, я бежал наперегон­ки с отчаянием. Выдохшись, я остановился. Сердце мое билось так же отчаянно, как отчаянно я чувство­вал горе.
Я сел. Потом лег на траву. Я смотрел прямо на сол­нце, мечтая ослепнуть. Желудок сжался.
Выступила маленькая слеза. Я пытался удержать ее, но за ней последовали другие. И вот они полились, они хлынули, прорвавшись через рухнувшую плоти­ну. Я старался остановиться, но я плакал. Мое тело сотрясалось от прокатывающихся по нему волн горь­ких чувств: ярости, злости, разочарования и непере­носимой обиды. Моя мечта была убита. Мои надежды находились при последнем издыхании. Я не мог унять рыданий.
Это была расплата за слишком страстную мечту, за стремление к недостижимому. Прошло еще долгое время, прежде чем я смог понять, что этот отказ, эта отрицательная оценка относилась только к моим бейсбольным способностям, а не ко мне самому. Горь­кие муки отверженного подростка не давали мне уви­деть эту спасительную разницу.
Хотел бы я, чтобы этот урок — урок о том, что суж­дения других людей о моих способностях или возмо­жностях не есть суждения о моем личном достоинст­ве, — был мною усвоен на всю жизнь. Но этого не про­изошло. Я все равно путаю оценки моих достижений с оценками меня самого. Но теперь я знаю, что могу это пережить. Теперь я больше не мучаю себя так сильно и так долго. Порой, когда жизнь разбивает мои мечты, я предпочитаю мудрость Буратино всем оценкам тренера Каммингса. Неунывающий Бурати­но, даже не задумываясь, что у него такой нос, всегда мог сказать с гордостью: «Я такой, какой есть». И это­го достаточно.

Вопросы и ответы

Мой сын в седьмом классе хотел попасть в баскетбольную команду, но его не взяли. Джоша это так обидело и расстроило, что он с тех пор забросил спорт. А ведь этот мальчик - прирожденный спортсмен и мог бы показать себя в нескольких видах спорта, но теперь ему не хватает уверенности в себе, что­бы хоть попробовать. Есть у вас какие-то предложения?
Несколько лет назад великий бейсбольный питчер Орел Хершизер был в гостях на нашей радиопередаче и расска­зал историю о своем первом опыте участия в соревновани­ях. Возможно, вам стоит пересказать эту историю своему сыну в качестве отправной точки для разговора о том, что нужно не сдаваться.
По словам Орела, даже в старших классах школы у не­го была очень впалая грудь, так что он мог плечами «об­хватить баскетбольный мяч». Он охарактеризовал себя как «классического недоноска», который не может рас­считывать на внимание девочек и сам себя ненавидит. Однако это тот самый человек, которого Томми Ласор- да — менеджер «Лос-Анджелесских доджеров», позже прозвал «бульдогом» за его решимость бороться до кон­ца. Благодаря чему он из побежденного превратился в по­бедителя? Как говорит сам Орел, все дело в том, что он не сдавался. Он просто продолжал свои попытки. Орел ска­зал мне о своей уверенности в том, что он, если бы у него ничего не получилось в бейсболе, добился бы успеха в ка­ком-нибудь другом виде спорта, потому что всегда был «трудягой и работягой», деятельным энтузиастом.
Та же самая решимость может сделать из вашего обес­кураженного подростка будущего чемпиона. Существует что-то, что должно у него получаться. Выясните, что — может быть, с помощью тренера — и призывайте его заняться этим. Из него, возможно, не получится «Лучшего игрока» в «Мировой серии», как Орел Хершизер, но, опять же возможно, что еще и получится.
Из моих троих сыновей средний выглядит каким-то более «потерянным», чем другие двое. Может ли это быть как-то связано с его положением в семье?
Не всякому ребенку, имеющему старших и младших братьев или сестер, бывает труднее найти себя, но иногда это случается. Трудность для него заключается в том, что ему не достается ни статуса старшего сына, первенца, ни того внимания, которое уделяется самому младшему. Ед­ва он выходит из ползункового возраста (или чуть позже), как на его место в семье претендует этот прелестный но­ворожденный, отнимающий у него маму. Не приходится удивляться, что средний сын чаще других задается воп­росом: «Кто я, и где мое место в жизни?»
Я посоветовал бы вам постараться, чтобы возможность найти себя появилась у всех ваших сыновей, но особенно у среднего. Предлагаю вам две рекомендации, которые могут оказаться полезными. Во-первых, в течение не­скольких недель уделяйте особое внимание каждому из ваших сыновей поочередно. Вы можете сыграть с ним в мини-гольф или баскетбол, сходить на кегельбан, поужи­нать где-нибудь вместе, просто отправиться на каток. Не суть важно, что вы будете делать, коль скоро это будет то, что нравится именно этому сыну, и участвовать в этом бу­дет не вся семья, а только вы вдвоем. Право выбора здесь предоставляется тому сыну, чья очередь подошла. Во-вторых, предложите каждому из сыновей придумать свой собственный флаг, который потом можно будет из­готовить из какой-нибудь ткани. Такой флаг вы станете Вывешивать во дворе по особым для этого ребенка дням, Например в день рождения, или когда он получит в шко­ле отличную оценку. Возможны и другие способы осуще­ствления того же замысла.
И еще раз, главная цель — спланировать такие шаги, которые подчеркнут индивидуальность каждого ребен­ка, выделят его из общей категории. Некоторым средним сыновьям в семье такое выделение бывает просто необхо­димо. Возможно, ваш сын принадлежит к их числу.