Глава 4.
Мистер Гриторекс давно утратил интерес к Рождеству. От
природы одаренный ярко выраженной склонностью к религиозности, со времен
первого брака он перешел на сторону не то чтобы отрицания, но протеста,
расходуя энергию на то, чтобы презирать чужие заблуждения, а подобное
потворство мало способствует воспитанию собственной души в истине и
праведности. Единственный, кого в этом отношении возможно оправдать - я не
говорю, извинить, - так это тот, кто, будучи воспитан в заблуждениях, счел их
легионом врагов, преграждающих путь к правде. Но, избавившись от них для себя
самого, неразумно и бесполезно, полагаю я, снова атаковать их, разве что в
качестве союзника тех, кто пробивается к правде через те же заслоны. Мистер
Гриторекс развивал интеллект за счет сердца. А ведь у человека может быть
светлый ум, а сердце - темное. Лучше быть совой, нежели зоркой птицей-киви. Он
шел по дороге, что в итоге приводит к слепоте и неверию. Я полагаю, если бы он
не забросил собственного ребенка, девочка уже давно заново зажгла бы для него
рождественские свечи; но ныне разочарование, постигшее Гриторекса во втором
браке, настолько притупило его сердце, что он начал воспринимать жизнь как
событие крайне нелепое, в котором наиболее достоин зависти тот глупец, что еще
надеется обрести идеал. Он шел по совершенно ложному пути, но еще не понял, что
в ошибке его задействован элемент аморальный.
Ибо какое право имел он стремиться к тому, чтобы переделать
женщину согласно собственным представлениям? Разве ангел ее бессмертного Идеала
не созерцает вечно лик Отца ее в небесах? В пользу мистера Гриторекса можно
сказать одно: невзирая на свое разочарование и недостатки миссис Гриторекс,
невзирая и на собственные свои недостатки, которые, при всей его образованности
и цельности характера, были куда серьезнее ее слабостей, он оставался добр к
жене; да, я могу сказать в его пользу, что, несмотря даже на ее глупость, этот
тошнотворный недостаток, скрасить который не под вилу даже исключительной
красоте, он все равно немножко любил жену. Потому забота, коей он окружал Летти
в преддверии грядущего
испытания, была искренней; и подсказывалась не только
желанием обрести сына, для которого он смог бы в полной мере стать отцом - по
своему разумению, однако. В свой черед, Летти сгорала от нетерпения, словно
девочка, которой пообещали куклу, умеющую открывать и закрывать глазки и
плакать, если ее ущипнешь; ее легкомыслие в отношении благополучного появления
малыша на свет проистекало от невежества, а не от безразличия.
Не может не показаться странным, что такой человек был
настолько равнодушен к первому ребенку. Но с самого начала девочка болезненно
напоминала ему мать, с которой, по правде говоря, он никогда не ссорился, но
совместная жизнь от этого отраднее не становилась. Добавьте к этому, что мистер
Гриторекс все больше увлекался коммерцией; а в человеке его талантов и его
образования то - верный знак деградации в духовном плане. К любимым поэтам он
уже давно не обращался. Историю едва не постигла та же участь; ныне он читал
крайне мало, за исключением политических статей, книг о путешествиях и научно-популярных
брошюр.
В том году Рождество пришлось на понедельник. Накануне Летти
плохо себя чувствовала, и муж побоялся оставлять ее одну и в церковь решил не
ходить. Про Фоси все напрочь позабыли, но девочка оделась сама и в назначенный
час явилась с молитвенником в руках, готовая в путь. Когда отец сообщил ей, что
никуда не пойдет, у девочки был настолько потрясенный вид, что мистер Гриторекс
сжалился над малюткой, сам проводил ее до дверей церкви и пообещал встретить на
выходе. Переступая порог, Фоси вздохнула с облегчением; у нее было смутное
ощущение, что, приходя в церковь помолиться, она сможет уговорить Господа
наказать ее. По крайней мере, Он увидит ее там и, может статься, задумается об
этом. Впервые отец отнесся к ней с таким вниманием; впервые она удостоилась
великой чести: ей дозволили одной пойти в церковь и сидеть на скамье самой по
себе, словно она взрослая девушка. Но я сомневаюсь, что ее исполненная
достоинства поступь свидетельствовала о гордыне, или что улыбка заключала в
себе тщеславие нет, не улыбка, но пронизанная лучами дымка, туманная завеса,
сотканная из улыбок, что окутывала ее милое, серьезное, похожее на витраж
личико, пока она шла вдоль прохода между рядами.
Священник был из тех, о ком отец ее никогда не отзывался
пренебрежительно; беспредельное доверие девочки к нему ни разу не было
поколеблено. Кроме того, он всей душой верил в то, что делает Рождество
праздником. Для него рождение чудесного младенца предвещало сотни
необыкновенных событий в истории мироздания. То, что человек способен настолько
убедить себя в истинности старой сказки, изрядно удивляло некоторых его друзей,
тех, которые почитали слепую Природу извечной матерью и Ночь нетленной
прародительницей всего сущего. Но малышка Фоси, в грезах или наяву, в церкви
или в детской, с книжкой или с куклой, никогда не покидала волшебных угодьев и
поверила бы, или попыталась бы поверить, всему, что не представлялось
невозможным с точки зрения морали.
Что говорил священник, я повторять не стану, даже в
отрывках; довольно упомянуть некий преображенный вклад, почерпнутый из потока
его красноречия и запечатленный в сознании Фоси; из некоторых высказываний
проповедника о рождении Христа в мире, в семье, в отдельной душе человеческой,
девочка забрала себе в голову, что Рождество - это вовсе не день рождения,
вроде как был у нее в прошлом году, но что, неким непостижимым образом, для нее
объяснений не требующим, младенец Иисус рождается заново каждое Рождество. Что
происходит с ним после, малютка не знала, и до сих пор ей не приходило на ум
спросить, как же так получается, что он приходит в каждый лондонский дом точно
так же, как в особняк номер 1 по Уимборн-сквер. Человек посторонний вряд ли
счел бы его настоящим домом, но для нее это здание пока еще представлялось
центром и сосредоточием всех зданий, и чудо еще не переполнило дом и не
заплескалось за его пределами; в эту точку заводи и упадет извечный дар.
Зачитавшись, мистер Гриторекс забыл о времени, но сердечко
девочки замирало в ожидании обещанного прихода, теперь уже столь близкого
послезавтра! - так что, если она не и не позабыла оглянуться в поисках отца,
спускаясь по ступеням церковного крыльца на улицу, то его отсутствие не вызвало
у Фоси беспокойства. Едва она дошла до дома, мистер Гриторекс распахнул дверь,
с запозданием спеша исполнить обещание; малютка поглядела на него с
торжественной, неулыбчивой безмятежностью, рожденной духовным напряжением и
безмолвным ожиданием, прошла мимо отца, не замедляя шага, и чинно поднялась по
лестнице в детскую. Я полагаю, суть надежды ее заключалась в том, что когда
младенец явится, она на коленях попросит его убедить Господа наказать ее.
Когда покончили с десертом, и мать расположилась на софе в
гостиной, а отец в кресле с бутылкой любимого вина под рукой, Фоси неслышно
выскользнула из комнаты и снова укрылась в детской. Там она потянулась к
крохотной книжной полке и, вся проникнутая проповедью, как пористые туманы
напоены солнечным светом, достала томик переводов с немецкого, вознамерившись
перечесть один из рассказов - повествующий о приходе младенца-Христа с дарами в
некий дом и о том, что он подарил всем и каждому; она сберегла удовольствие до
сегодняшнего дня, хотя и борясь с искушением. Девочка уселась с книгой у очага:
другого источника света в комнате не было. Когда горничная, вспомнив вдруг, что
малышку надо укладывать спать, и в то же самое мгновение осознав, что запоздала
на целый час, поспешила в детскую, она обнаружила, что Фоси крепко уснула в
своем креслице, с книгой на коленях, а огонь в очаге догорел сам собой, и лишь
багровый отблеск тускло мерцал в глубинных недрах темной пещеры. Сны, вне
всякого сомнения, усилили впечатление проповеди и m(hrchen6, ибо, по мере того,
как девочка сонно уступала рукам Полли, укладывавшим ее в постель, ее губки,
бессознательно двигаясь в состоянии полудремы, но не сна, не раз и не два
прошептали слова "Господь любит и наказует". Счастлив был бы я
вступить в сны такого ребенка; насладился бы ими, словно пчела благословенным
нектаром цветка кактуса.
О книге:
